Вместо того, чтобы взять такси, которые так и снуют по городу в поисках клиентов, я, пыхтя, обливаясь потом и то и дело промокая вспотевшую плешь, тащусь в центр города, где начинаю бесцельно бродить, созерцая витрины уютных магазинчиков и киосков. Особенно меня почему-то интересуют те торговые точки, где продается все, что связано с миром компьютерной электроники.
При этом я дотошно изучаю витрины, где выложены штабеля комп-дисков, змеевидные переплетения кабелей и шнуров, джойстики-перчатки, вирт-шлемы и вирт-очки и прочие аксессуары, ассортимент которых в Интервиле столь богат. Затем я вступаю в обстоятельный разговор с продавцами, причем вопросы, которые я им задаю, свидетельствуют о моей полной неграмотности в области компьютерных технологий. Потом я заставляю людей за прилавками слегка попотеть, демонстрируя мне ту или иную новинку со всех сторон. И лишь после этого, покачав с расстроенным видом своей головой, я покидаю торговый зал, чтобы переместиться в другой.
Не оставляю я без внимания и других посетителей компьютерных магазинчиков, которые, по всему видно, могут дать мне большую фору по части всяких там процессоров, суперчипов и виртуальных миров. Особенно навязчиво я интересуюсь разными играми и даже неуклюже намекаю своему собеседнику на то, что не прочь приобрести из-под полы или за ближайшим углом «что-нибудь этакое… пусть оно и не разрешено официально, но… сами понимаете…». Разумеется, мои собеседники не понимают, что я имею в виду, а даже если и понимают, все равно стараются побыстрее отделаться от назойливого и глупого типа в шортах.
Маниакальность, с которой я исследую компьютерные лавки, не может не вызвать определенных подозрений у искушенного наблюдателя. Именно на это я и надеюсь, хотя лезть напролом сквозь чащу – не всегда кратчайший путь к цели…
Но ежесекундно в ходе моих мотаний по городу я не перестаю, как и накануне, изучать окружающих. Не иностранцев, нет, – тех видно за несколько кварталов… Жители славного города Международного интересуют меня сейчас куда больше, чем все эти электронные штучки-дрючки в витринах.
И постоянно я силюсь угадать, кто из них – «игрушка», и не могу сказать с уверенностью, что мне это удается. Собственно говоря, одна из особенностей Воздействия и заключается в том, что никто не должен распознать «игрушку». Даже близкие родственники…
Разумеется, все, в конечном счете, зависит от умения и мастерства оператора. Если за пультом сидит новичок, то его «игрушку» всегда можно отличить по тем или иным признакам – например, по дерганым, неестественным, как у пошлого актеришки, движениям. Или по застывшему, сведенному в одну точку, как у слепца, взгляду. Или по замедленной, явно отстающей от естественного темпа, речи, причем порой «игрушка» способна выдавать такие несуразности, которые никак не вяжутся с ситуацией общения.
Но если игрушку «ведет» опытный мастер (которых среди геймеров – большинство, потому что неопытных легче выявить), то отличий таких почти не существует. Я прекрасно помню, как мне демонстрировали записи наиболее виртуозно отработанных Воздействий: впечатление полной естественности, а если и бывают подчас оплошности – вырывается, к примеру, у игрушки не к месту какая-нибудь дурацкая фраза типа «Я иду ту э шоп» – то окружающие могут принять этот ляп либо за плоскую шуточку с использованием иностранного языка, либо за свидетельство неординарности личности (неординарность, как известно, в том и заключается, что у личности сознание постоянно находится в состоянии раздвоения, и мысли так и рвутся из головы наружу)…
И только тогда можно будет понять, что перед тобой – «игрушка», управляемая искусным оператором, когда она вдруг немыслимо-точным движением в акробатической растяжечке впишет тебе пяткой, скажем, в лоб. Или не целясь расстреляет тебя без всякого оптического или лазерного прицела с пятидесяти метров и пули при этом положит – одна к одной в твою переносицу. Или еще что-нибудь похожее выкинет, и тогда, конечно, ты скумекаешь, в чем было дело, но это будет твоя последняя мысль, после которой ты вообще будешь далек от какой бы то ни было мысли…
Вот почему, гуляя по Интервилю, я обильно потею – не столько от жары, сколько от сознания того, что любой встречный может оказаться «игрушкой», и если я, по мнению Шлемиста, уже успел записать в свой актив очков больше, чем положено, то отправить меня на тот свет могут так быстро, что не успеешь и пикнуть. Нельзя же надеяться, что тебе всегда удастся увернуться от ножа или от пули, как это было вчера, да и способов убийства – даже при помощи одних только подручных средств – человечество изобрело массу…
Хочется верить, что следит сейчас за мной не кто иной, как сам Шлемист, и что он не так глуп, чтобы отправлять меня в мир иной, не попытавшись выведать, что мне, а в моем лице – Контролю, известно о геймерах, каковы наши планы и секреты, пароли, явки, осведомители, способы связи и прочее в том же духе. В том, что за мной следят, я уже не сомневаюсь. Раньше я чувствовал только наблюдение за мной, а теперь знаю, что за мной именно следят. Я всегда ощущаю, когда за мной следят, и знаю, чем отличается слежка от обычного наблюдения.
Ноги сводит судорога усталости, а желудок начинает посасывать, и я решаю, что на сегодня достаточно. Во-первых, никогда не следует измываться над желудком – особенно над своим собственным, а во-вторых, у нас еще много кой-чего запланировано на сегодняшний день.
Поскольку ближайшее кафе находится на другой стороне улицы, а по проезжей части несется плотный поток машин, то мне не остается ничего другого, кроме как преодолеть расстояние, отделяющее меня от заведения общепита, по подземному переходу.
Только спустившись в прохладный бетонный лабиринт, я понимаю, что допустил небрежность. Как школьник, посадивший жирную кляксу на уроке чистописания…
Навстречу мне движется молодой костлявый человек с аккуратными усиками, весь прямой, словно в его позвоночник вбили огромный гвоздь, и какой-то ненатуральный, как андроид. Одет он в светлые брюки и белую майку, на которой во всю грудь светится сделанная люминесцентной краской трафаретная надпись: «ОСТОРОЖНО – РЕМОНТНЫЕ РАБОТЫ». Последний писк молодежной моды на самоутверждение, у меня самого оболтус каждый день украшает свою грудь какой-нибудь вывеской, наверняка стянутой под покровом темноты откуда-нибудь из общественного места («Ничего ты не рубишь, па, это же так прикольно!»). К мочкам ушей молодого человека прицеплены дистант-наушники, а на физиономии красуются комп-очки, с помощью которых он, не теряя времени даром, утоляет свой информационный голод или просто забавляется играми. В руках у него ничего не видно, но даже самая мощная «глушилка» бывает размером не больше зубочистки, и спрятать ее в ладони ничего не стоит. А самое неприятное – то, что, кроме нас двоих, в этом подземном закоулке нет больше ни души – впрочем, если бы таковая и была, то вряд ли это остановит молодого человека…
Внутри меня начинает сжиматься некая пружина, готовящая тело к мгновенному реагированию на любое подозрительное движение, но в душе я осознаю, что мне это не поможет… мне уже ничего не поможет… я – труп, только каким-то чудом передвигающийся на негнущихся конечностях по пластиковому покрытию… проклятье, так глупо попасться!.. Внимание!.. Что он хочет?..
Поравнявшись со мной, парень откидывает экран компа на лоб, становясь похожим на старушку тех времен, когда еще в ходу были оптические очки, и что-то цедит сквозь зубы.
– Что? – переспрашиваю я.
Дальнейшее наше общение напоминает шаблонный диалог из самоучителя иностранному языку, потому что, признаться, речь моя становится автоматической: «У вас не найдется закурить?» – «Нет, у меня не найдется закурить». «Вы – иностранец?» – «Да, я иностранец». «Вы приехали из Америки?» – «Нет, я приехал не из Америки, я приехал из Европы». «А в Турции вы бывали?» – «Да, я был в Турции много раз». «Тогда, может быть, вы знаете, как по-турецки будет „собака“?» – «Нет, я не… – машинально начинаю я, и только потом до меня доходит подлинный смысл вопроса. – Вот черт!.. – не удерживаюсь я. – „Ит“ будет по-турецки „собака“, „ит“, а еще – „кепек“!.. Вы что – совсем обалдели?!».